Предыстория «Гнезда перелетных птиц»

Подзадорил меня темой Аверченко… Юлиан Семёнович Семёнов.

Я служил тогда в Севастопольском театре им. А. Луначарского заведующим литературной частью. Выцыганил у Юлиана (он проводил лето неподалеку – на своей «фазенде» в селе Мухалатка на Южном берегу Крыма) неизвестную публике пьесу «Провокация». Мы поставили её у себя в театре. А дальше продолжилась творческая (и человеческая!) дружба с Семёновым, он начал писать специально для нас новый политический детектив – пьесу «Реквием по Гренаде». В это же время по просьбе Крымского телевидения я сделал несколько передач о Юлиане Семёновиче (в качестве сценариста и телеведущего) для цикла «Знаменитые крымчане». Мало кто знает, что у Юлиана была крымская прописка  – но это целая история, не буду отвлекаться…

(О моем четырёхлетнем «романе» с этим уникальным человеком я написал несколько лет назад объёмный очерк «Мгновения с Юлианом Семёновым»).

Так вот, однажды Юлиан говорит:

– Продаю бесплатно кандидатуру ещё одного знаменитого крымчанина: Аркадий Аверченко. Он ведь родом из Севастополя, читали его рассказ «Пасха»?

Вынужден был признаться, что не читал.

Впрочем, откровенно говоря, я тогда почти ничего не читал из Аверченко, как и многие другие. Перестройка только-только начиналась. Ещё всюду правили парткомы, горкомы обкомы КПСС. Но уже стали слегка приоткрываться ранее наглухо закрытые архивы, в том числе и «таинственные» фонды некоторых серьёзных книгохранилищ.

Славная Морская библиотека, которую построил ещё адмирал Лазарев (а первым директором её был Павел Степанович Нахимов) – одно из таких собраний, где в заветных сейфах хранятся пожелтевшие листки «Правил ведения морского боя», написанные рукой самого Петра Первого, редчайший экземпляр «Слова о полку Игореве», переписка Екатерины с ханом Гиреем, старинные издания Радищева, Филиппова, Лавинцева  и другие книжные раритеты.

Евгения Матвеевна Шварц, библиограф волею божьей, достала из сейфа  несколько ветхих книжечек нашего земляка Аверченко, но сразу предупредила: «Насколько я помню, такого рассказа у Аркадия Тимофеевича нет. Ваш друг, видимо, перепутал…»  

В это трудно было поверить: Семенов – человек с феноменальной памятью – маловероятно, чтоб он ошибся. Но с другой стороны, если «диагноз» поставила Женя Шварц – консилиум можно не собирать!

Однако «мозговой штурм» все-таки состоялся. Подошла Таня Марета, жена известного севастопольского журналиста, и неожиданно сделала предположение:

– А может, Семенов имел в виду не «Пасху», а рассказ «Кулич» – про пасху в Севастополе? Есть такой у Аверченко – о его севастопольском детстве.

– Послушайте, Борис! – неожиданно воскликнула Шварц, – если уж вас заинтересовал Аркадий Тимофеевич, то давайте принесу подшивку «Севастопольских новостей» за восемнадцатый–девятнадцатый годы  – там я где-то встречала рекламу кафе, которое открыл при белых… Аверченко! Литературно-артистическое кафе «Гнездо перелётных птиц».

Собственно, с этого разговора всё и началось. С той пожелтевшей подшивки, с выявления представителей российского культурного бомонда, оказавшихся в Севастополе перед бегством Белой гвардии с крымской земли. Словно на фотобумаге, стали проступать лица удивительных людей, волею судеб заброшенных на край полуострова: тот же Леонид Собинов, великий певец, прародитель театра, где я работал завлитом; знаменитый фельетонист Влас Дорошевич; молодой, но уже прославленный шансонье Александр Вертинский. Неожиданно оказалось, что именно в те дни обретался в Севастополе пока ещё никому не известный, юный Сергей Юткевич, будущий знаменитый советский кинорежиссёр.

Словом, фантазия распалилась. А тут ещё завлитовская командировка в Москву. Театральный мир тесен. Мой друг юности и первых серьёзных сценических опытов, замечательный актёр Московского театра оперетты Ефим Кациров познакомил меня с Марианной Вертинской. Они учились в одном классе в Щукинском училище, очень дружили и дружат по сей день. Я спросил у Марины, слышала ли она что-нибудь о пребывании Александра Николаевича в Севастополе.

– Это всё надо у мамы узнавать, – она у нас главный папин биограф!

И вот я в доме у Лидии Владимировны Вертинской. Красавица-грузинка (потомок княжеского рода Циргвава), появившаяся на свет в Париже, художница и актриса, она и на седьмом десятке лет была всё той же ослепительно прекрасной и демонической Птицей Феникс из шедевра мировой киносказки Александра Птушко «Садко».

– Да, Александр Николаевич не раз вспоминал те чумные дни бегства из Севастополя. Я от него слышала, как приходилось петь перед вечно пьяным генералом Слащёвым, который заваливался со своей свитой покутить в севастопольских ресторанах – в перерывах между боями на Перекопе. И про артистическое кафе… да, да, именно «Гнездо перелётных птиц» – так он его называл!.. Вот не знала, что открыл кафе Аверченко…

Вернувшись из Москвы, я за пару дней набросал небольшую телепьесу, так и назвав её – «Гнездо перелётных птиц». Предложил исполнителям некую актёрскую игру: известный брехтовский прием, когда ты одновременно и действующее лицо и актёр, представляющий это действующее лицо.

Начало театрального сезона 1986 года. Актёры ещё были не слишком заняты в репетициях и с радостью ухватились за моё предложение. Мы с режиссёром и редактором Крымского телевидения Светой Рыжовой быстро распределили роли. И с удивлением обнаружили, что – даже не нацеливаясь специально на подобное – многие исполнители оказались очень похожи внешне на своих героев!

Аркадий Тимофеевич Аверченко – народный артист Украины Анатолий Подлесный. (К слову, он играл легендарного адмирала Октябрьского в спектакле по моей пьесе «Оборона».) Стоило Толе надеть пенсне – все на студийной площадке ахнули: вылитый Аверченко! Замечательный актёр, народный артист республики Валерий Юрченко невероятно напоминал Николая Гумилева – и лицом, и выправкой. Индивидуальность тонкой, лиричной Юли Нестранской, заслуженной артистки Украины, необычайно точно легла на характер и манеры Анны Ахматовой.

Ещё раз повторяю: мы не ставили своей целью добиваться в спектакле портретного сходства. «Я буду представлять в этом телевизионном этюде такого-то персонажа» – вот основополагающий режиссёрский прием. Но в одном случае этот принцип был невольно нарушен (как известно, правила хороши своими исключениями!): молодой актёр, недавно перебравшийся к нам из Риги, Сергей Мезенцев, оказался точной копией двадцатипятилетнего Александра Вертинского! Вот тут мы не удержались – загримировали Серёжу под «грустного Пьеро» великого русского шансонье.

Не обошлось и без забавных казусов при распределении ролей. Михаил Кондратенко, будущий народный артист, будущий директор и худрук театра, ныне, увы, покойный, был в то время… парторгом коллектива. Вся эта «антикоммунистическая идея» «восславить белогвардейщину», пусть даже в мини-спектакле, была ему со-о-всем не по душе. Но это – полбеды: на дворе уже задували совсем иные ветра, и вольно-невольно приходилось изображать из себя «прогрессивного коммуниста», играть, следом за Горбачевым, в «социализм с человеческим лицом». Фокус в том, что Миша Кондратенко жуть как нужен был мне в качестве исполнителя роли Собинова – и внешне чем-то походил на прославленного тенора (ставшего впоследствии директором Большого театра), и актёром был очень органичным, внутренне темпераментным, умным.

Убедить Кондратенко участвовать в «идеологически сомнительной» постановке взялась миниатюрная и обаятельная Света Рыжова. Женские чары да плюс «хитроумный», придуманный нами «дипломатический» ход, сработали. Света на полном серьёзе убеждала парторга: «Миша, пойми, кому, как не тебе сыграть единственного в этой пьесе человека, противостоящего по своему мировоззрению всему остальному белогвардейскому сборищу!»

И в самом деле: Леонид Витальевич, пересидев смутные времена деникинщины в Балаклаве под Севастополем, явился к председателю ревкома Семёну Крылову и предложил свои услуги культуртрегера. Весьма образованный  большевик не мог не обрадоваться такой неожиданной находке. Собинов, засучив рукава, взялся за работу в качестве начальника городского подотдела искусств: в начале 21 года открыл в Севастополе народную консерваторию, восстановил театр, создал оркестр, несколько других художественных коллективов – словом, кумир белого офицерства стал активно трудиться на благо красных.

Не думаю, что Миша клюнул на сию нашу агитку – он был человеком достаточно тонким, чтоб не понять, какого «леща» ему подбрасывают! – похоже, просто ухватился за соломинку внутреннего оправдания своего участия в этом «щепетильном проекте».

Но – актёр есть актёр: успех у публики оправдывает всё, сметает сомнения и вчерашние колебания. Кондратенко, как и все остальные исполнители, оказался на высоте. Этюд наш явно понравился зрителям – запись «Гнезда перелётных птиц» повторяли ещё несколько раз, транслировался телеспектакль из Киева – по республиканскому телевидению. Видимо, сработал и сценарный прием – сочетание документа с актёрской игрой-фантазией, – потому что руководство «Укртелерадио» предложило мне написать ещё «что-то в этом роде». Заказ я выполнил, и в 1987 году мы, почти в том же актёрском составе сняли телеспектакль «Побег» – о мало кому известной истории побега яростного революционера Антонова-Овсеенко (того самого, который арестовал Временное правительство) из севастопольской тюрьмы в 1907 году. У меня завязалась длительная переписка с дочерью «товарища Антона»…

Но это уже совсем-совсем другая история!..