Мгновения с Юлианом Семеновым. Часть 2. Премьера

Цикл публикаций

Публикации автора

Мгновения с Юлианом Семеновым. Часть 2. Премьера

Из личного архива Бориса Эскина
Из личного архива Бориса Эскина

У советских писателей была особая, романтическая любовь к Испании. Достаточно вспомнить Михаила Светлова, его легендарную «Гренаду», пьесу Константина Симонова «Парень из нашего города» с русским танкистом, воевавшим в рядах испанских республиканцев, книгу очерков Ильи Эренбурга «Испанский закал», публицистику Михаила Кольцова.

Не миновал нежной и будоражащей привязанности к родине Сервантеса, Гойи и Лорки автор пьесы «Провокация» Юлиан Семенов. Он знавал множество стран на всех континентах планеты, но Испания всегда занимала в сердце ни кем не замещаемое место.

Юлиан Семенович работал в Мадриде собкором «Литературной газеты» с июля 74-го по февраль 76-го. В предисловии к «Заметкам об Испании» он пишет:

«Первый раз я пересек испанскую границу в 1970 году. Это были трудные времена: франкизм, то есть испанская разновидность фашизма, вел открытую повседневную террористическую борьбу против трудящихся. Часть репортажей мне приходилось передавать из Парижа – испанская цензура их не пропустила бы.

Потом я ездил в Испанию каждый год, иногда по два раза – спасибо за это испанским друзьям. Я видел, как от месяца к месяцу, из года в год, рушился франкизм, несмотря на то, что Франко был еще жив.

Эти записки, которые я предлагаю вниманию читателя, – об Испании на изломе.

Именно тогда (я имею в виду лето 1974 года) некоторые издательства и журналы, несмотря на улюлюканье фалангистской прессы, начали всерьез обращаться к истории гражданской войны, к первой схватке с фашизмом. Тогда из-за препон, чинимых властями, трудно было говорить впрямую – обращались к памяти Хемингуэя, который связал свою жизнь с антифашистской борьбой испанского народа…»

Историки единодушно считают мятеж генерала Франсиско Франко против республиканской власти в 1936 году – первой серьезной репетицией фашизма накануне грядущей мировой войны.

– Обратите внимание, – говорил в одной из наших бесед Юлиан Семенович, – не случайно в борьбе фалангистов с интербригадами была задействована вся машина гитлеровских спецслужб – РСХА (Главное имперское управления госбезопасности), разведка гестапо, агенты тайной полиции, потом и абвер. Там, в Испании они отрабатывали систему взаимодействия, совместных тайных операций – так сказать, технологию борьбы с «врагами рейха». Я пытаюсь это показать в «Провокации»…

И не столько острый детективный сюжет интересовал автора, сколько борьба двух человеческих начал, двух мировоззрений. Семенов обнажал фашизм как машину безнравственности, чуждую добру, антипод понятий совести, долга, любви. Отсюда так много философствования в пьесе, размышлений на темы морали и добродетели – короче, разговоров, далеких от бытовизма.

Все это требовало нестандартных постановочных решений и определенной переориентации актерских навыков. Ничего не поделаешь, даже самые крупные артисты, по большей части – крупные консерваторы!

Геннадий Примак сумел без особых конфликтов, мягко, но бескомпромиссно втиснуть исполнителей в не очень привычную для них стилистику, ближе всего напоминающую брехтовский театр.

Правда, тихий бунт актеров чуть было не разразился бурной стачкой. Иных возмущало, что Гена постоянно требовал сдерживать эмоции, не очень-то «рвать кулисы». Вызывали удивление «примитивные», на взгляд актеров, привыкших к «выразительной пластике», статичные фронтальные мизансцены – когда лица исполнителей обращены в зал, даже если ведут диалог между собой. Корежила отрешенная манера произношения текста, на которую постоянно сбивал исполнителей режиссер. Словом, господа «дипломированные реалисты», уверенные, что работают «по системе Станиславского», подошли к точке закипания.

Примак в какой-то момент тридесятым нюхом уловил приближение грозы. Однажды остановил репетицию, пригласил всех в буфет на чашечку кофе, и завел «душеспасительные» разговоры – о Брехте, о его театре, пограничном между «перевоплощением» и «представлением», о своем учителе Любимове и поисках иной сценической выразительности…

– Понимаете, Семенов в этой пьесе очень близок, как драматург, к тому, что делал Бертольд Брехт, и играть «Провокацию» в обычной реалистической манере – значит, обречь спектакль на провал. А принципы «Берлинен ансамбля» вызваны ведь историческими причинами: выдающийся немецкий писатель и режиссер силой обнаженного искусства противостоял мутному потоку неосознанных, оглупляющих массы эмоций, которыми воспользовались в своих целях фашисты…

Я тоже пришел на помощь «агитатору»:

– В конце пятидесятых великая Елена Вайгель, после показа в Москве прославленного брехтовского спектакля «Матушка Кураж», говорила журналистам и театральным деятелям о своем желании подвести зрителя к «волнению от мысли». В гриме и всклокоченном парике, в рваном платье, даже неся яркую старческую характерность, то есть претворяясь в матушку Кураж, она оставалась на сцене Еленой Вайгель. И словно оценивала со стороны каждый поступок своей героини, сохраняя при этом трезвость ума и какую-то отстраненную протокольность рассказа. Жена и соратница Брехта, как никто другой, понимала его театральные принципы…

Практически уже начались прогоны, а я так и не знал толком, успеет ли Семенов вернуться к премьере из своей южноафриканской командировки.

В принципе, рекламная задача была выполнена с лихвой. Статьи, анонсировавшие спектакль, хорошо подготовленные «борзые» (сотрудники БОРЗа – бюро по организации зрителей), красивая афиша, наконец, интригующая информация о зрительской конференции с участием Юлиана Семенова, – все это сделало свое дело: билеты были проданы на месяц вперед. В общем, театралов взбудоражили, а, значит, «авантюра» увенчалась успехом. Еще б одна «малость»: дабы новая работа театра понравилась публике!

Когда точно появится «виновник торжества», главная «приманка» зрителей – сам Юлиан Семенов, сказать я не мог. Утешало, что по давней театральной традиции премьерными считаются первые десять представлений, а это – минимум месяц-полтора, и уж за такой срок знаменитость, наверняка, окажется на спектакле.

 

Он позвонил в день премьеры. Сказал, что, увы, на первое представление не успевает. Просил поздравить театр и участников спектакля. Передавал огромный привет севастопольцам. Заверил, что исполнит свое обещание по поводу зрительской конференции.

Премьера «Провокации» состоялась 15 марта 1985 года.

Ажиотаж вокруг семеновского спектакля возродил интерес и к другим работам театра, на что мы, собственно, и надеялись! Администраторы с радостью заметили, что горожане вдруг стали покупать билеты на давно утратившие зрителя постановки.

Утром 19-го, в день третьего показа спектакля раздался звонок из Парижа.

– Прилетаю в Симферополь рейсом из Луанды. К спектаклю успею…

Я помчался в аэропорт. Примак оставался в театре – надо было успеть кое-что подчистить, поговорить с отдельными исполнителями, выверить свет, уточнить с машинистом сцены перестановки декораций, поработать со звуком.

… Небо над летным полем сияло мартовской бирюзой – ни единой помарки! В международном секторе уточнил время прибытия самолета. Задержки, слава богу, не предвиделось. Борт из Анголы с промежуточной посадкой в Париже прилетал в Симферополь к пяти часам. Начало спектакля, как обычно, в 7.30. Езды до Севастополя час с копейками. Все должно получиться о’кей.

«Боинг» действительно приземлился во время. Я видел, как автобус с пассажирами направился от трапа самолета к залу досмотра. Время еще было, вышел подышать свежим воздухом.

Вдруг слышу, кто-то зовет:

– Борис!

Сразу не дошло, что окликают меня.

Но крик повторился. И голос был явно знакомым.

Огляделся. Никого.

– Борис! – в голосе появилось раздражение.

За решеткой ворот, ведущих к летному полю, какой-то бородатый человек в маскхалате махал рукой. Мне?

Я подошел поближе.

Вот те на – Семенов собственной персоной!

– Юлиан Семенович, я жду там… у зала досмотра.

– Так. Привет. Подойдите к девочкам и скажите, чтоб открыли ворота. Времени у нас в обрез.

«Открыть ворота, минуя таможенников? Похоже, меня поднимут на смех».

Но пошел к стойке регистрации.

– Там Юлиан Семенов… просит, чтоб открыли…

Сотрудница ничуть не удивилась этой «наглой» просьбе, защебетала:

– Ой, прилетел! Юлик!

Вспорхнула, побежала за перегородку. Вышел начальственного вида субъект в синей форме и аэрофлотовской фуражке, стремительно зашагал на улицу. Я – за ним.

К моему превеликому удивлению летный чин быстро открыл амбарный замок, распахнул решетку, заулыбался во весь каскад серебряных зубов.

– С прилетом вас, Юлиан Семенович!

Тот покровительственно пожал руку служаке – с таким видом, словно прилетевший министр авиации осчастливил барским касанием взгляда своего провинциального клерка.

На ступеньках зала для иностранцев – стайка аэропортовских женщин. Они, млея от счастья, помахивают Юлиану ручками. В общем, сценка ошеломляющая: прямо-таки приезд «биттлсов» в зачуханную столицу затерянного полуострова!

Семенов, небритый медвежонок в коричнево-зеленом комбинезоне, поднял кулак в бессмертном приветствии «Но пасаран!» И мы торжественно прошествовали мимо поклонниц, которые готовы были от радости в воздух чепчики, то бишь синие фуражки, бросать.

Похоже, подобную встречу устраивают мэтру всякий раз, когда он прилетает в Симферополь, или торжественные проводы, когда отбывает в очередную экзотическую командировку.

– Едем на такси?

– Да нет, я на своей.

– Тогда вперед, на Мухалатку!

Честно говоря, я не рассчитывал, что придется делать большущий крюк по Южному берегу, заезжать в семеновское горное гнездо. Но что поделаешь – перед спектаклем надо побриться, переодеться, а в небольшом дипломате, который только и был в руках у прилетевшего, «вечернего костюма» явно не содержалось.

Пришлось моему «васильку-жигуленку» поднатужиться – благо дорога была сухой и не слишком загруженной.

Одолели Ангарский перевал, спустились к Алуште, а дальше – минуя Ялту, рванули на Мухалатку.

– Заедем вниз, надо в сберкассе деньгу снять.

«Вниз» – означало: в основную часть поселка, что у берега. Фактически, Мухалатка – не один населенный пункт, а два. Нижние кварталы находятся прямо возле моря, а повыше в горах, за трассой Севастополь – Ялта расположилась «Мухалатка семеновская».

– Где будем отмечать – в ресторане?

– Зачем? У нас отменный буфет в театре.

– Еще не запретили?

– Все городское начальство явится!

Семенов загадочно улыбнулся.

– Ну, ну. Чует моя печенка – ненадолго вольница…

И таинственно замолчал.

– Как идет спектакль?

– Аншлаги. До гастролей на все дни билеты проданы.

– Много там направили с Примаком? Пьесу хоть узнаю?

– Юлиан Семенович…

От сберкассы, которая, как и все прочие «заведения» – почта, поселковый Совет, школа – находится в Нижней Мухалатке, направляемся в горы по крутой, с «тещиными языками» дороге, проложенной явно для каскадеров, а не для нормальных водителей.

Приехали к знаменитому зеленому забору. У калитки уже встречает домработница Леля – Елена Константиновна, немолодая, никогда не улыбающаяся, добрейшей души женщина из местных.

– Господи, наконец-то они приехали! – закудахтала, всплеснула руками. – А я-то вся изждалася…

Не подумай, читатель, что «они» относилось к нам – ко мне и моему пассажиру. «Они» – это Семенов. К лексикону домоуправительницы я уже приноровился. «Их нет дома», «они велели передать» – постоянно слышал в телефонной трубке.

– Семеныч, любименькое приготовила, айда на кухню.

– Леля, благодарствую, но мы шибко припаздываем, – ерничая на манер домработницы, отбоярился хозяин.

Ушел в спальню. Через пару минут вернулся.

– Готов. Едем!

Передо мной стоял все тот же небритый крепыш в маскхалате, только на груди появился внушительный «иконостас» орденов и медалей.

Я на мгновенье растерялся. Но, быстро придя в себя, съехидничал:

– Костюмчик не жмет?

– В самую пору. Вот орденишек добавил.

Невольно отмечаю про себя, что возглавляет строй «орденишек» самая высокая в СССР награда – орден Ленина. А еще – орден Боевого Красного знамени. Именно «боевого», а не «трудового». Ничего себе для пятидесятилетнего писателя, который ни в Финскую, ни в Отечественную не воевал!

– Нет, без шуток. Переодеться бы надо. Все-таки премьера, аншлаг.

– А у меня здесь ничего цивильного нет – все костюмы в Москве.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

– Тогда заедем ко мне, я свой дам…

Юлиан расхохотался: по росту, может, и сгодится, но по размеру животика…

– … или в костюмерной подберем!

Впрочем, я сразу понял, что ни на какой строгий костюм свой экзотический наряд он и не собирался менять. Блистательный мастер эпатажа все рассчитал психологически точно: появление автора пьесы перед публикой в таком экстравагантном виде – полный «балдеж»!

О, Семенов! В этом удивительном человеке, писателе божьей милостью, огромном эрудите и высочайшем интеллигенте, солидном советчике и желанном собеседнике самых больших мировых знаменитостей, в трудоголике и дотошном архивариусе сидел неисправимый пацан-хвастунишка и азартный игрок, и наивный ребенок, и любитель элементарно покрасоваться.

С третьим звонком успели влететь в гостевую ложу возле сцены. Юлиан спрятался за бархатной занавесью, так, чтоб его не видели из зрительного зала.

Музыка. Кадры карменовской кинохроники. Осветился гостиничный номер Пьера Республикэна. Появилась Ани, высокая, стройная актриса Люся Шестакова. Заговорила тихим, грудным голосом.

Юлиан повернулся ко мне, глаза одобрительно сверкнули, а губы беззвучно прошептали любимую фразочку: «Имеет место быть!»

Всматривался в лица актеров так внимательно, будто собирался потом писать их портреты по памяти. Реагировал на происходящее перед нами внешне сдержанно, но в местах, которые ему особенно нравились, показывал поднятый вверх указательный палец. И нервно почесывал небритые щеки, когда что-то его не устраивало.

Появился Журналист. Семенов резко потянулся вперед, прищурил глаза и несколько минут сидел так, застыв, не шевелясь. Потом облегченно отвалился в кресле. Валерий Юрченко, сдержанный, скупой на жесты, но полный внутренней энергии актер, явно понравился автору, который, подозреваю, жуть как мечтал, чтоб этот персонаж был похож на него!

Один за другим входили в действие: Азиат – чудный остро характерный актер Борис Чернокульский, очаровательная Танцовщица – Светлана Евдокимова, Шеф полиции – заслуженный артист Украины Анатолий Подлесный, Агент СД – строгий и выразительный Борис Черкасов, могучий, басовитый Николай Карпенко в роли главного фашиста Рогмиллера…

Я поглядывал на Юлиана Семеновича и внутренне оттаивал: исполнители, похоже, пришлись ему по душе.

К концу первого акта протиснулся в ложу Гена Примак, облобызался с Семеновым, пристроился у него за спиной. Спросил кивком: «Ну как?» Юлиан повернулся к постановщику, и отчетливым шепотом отчеканил:

– Все нормально. Только я такого не писал.

Гена натужно осклабился.

– Это я уже слышал. В Свердловске.

Закрылся занавес. Антракт. Мы вышли в салон ложи.

Семенов схватил со столика предусмотрительно приготовленную чашечку кофе. Хлобыстнул рывком, как выпивают граненый стакан спирта. Бухнулся в кресло, помолчал, потом, грозя кулаком, притворно пробурчал:

– Террористы, вы что это творите! Куда девалась линия Рогмиллер – Ани? А философский монолог Пьера?.. Хотя правильно, что помарали. Правда, стоило сохранить фразу…

И тут до меня с ясностью дошло, что писатель Семенов, с такой легкостью согласившись на нашу редактуру, помнит каждую написанную им строчку, каждое слово, каждую запятую!

Спектакль завершился бурными овациями, которые громыхнули настоящим салютом, когда на сцену вышел виновник торжества.

Эффект был неописуемый. В армейском маскхалате, поросший крутой и эффектной щетиной, грудь в орденах, с поднятыми вверх руками, он словно свалился из другого мира.

Мы закрыли занавес, Семенов сел за столик на авансцене и начал неторопливый и увлекательный рассказ о своих похождениях в последние месяцы – о кочевье с партизанами Южной Африки, о десятках замыслов: завершить повесть, «заварить» новый роман, сдать сценарий фильма, слетать на писательский форум в Аргентину, продолжить телевизионный цикл о чекистах…

– Вот мы ехали с Борисом из аэропорта, и я ему кое-что рассказывал о политическом детективе, который закручивает сама жизнь. Выдумывать ничего не надо!.. Я прилетел сейчас из Анголы, там идут бои на границе с Намибией… Оттуда нырял сначала в Зимбабве, потом – в Мозамбик. Там тоже идет война, сложная, спровоцированная внешними силами…

Встреча со зрителями перевалила за полночь.

Лишь в первом часу удалось наконец добраться до просторного буфета и поднять тост за премьеру и за нового автора нашего театра.