Мгновения с Юлианом Семеновым. Часть 11. Товарищ барон

– Знакомьтесь, Борис, – говорит Семенов, – Это мой гость из Лихтенштейна, барон Фальц-Фейн. Сейчас – из Москвы…

– Эдуард Александрович, – с явным удовольствием сообщает гость. В далеком альпийском княжестве ему не часто доводится вот так, по-русски произносить свое имя и отчество.

– А еще правильнее, не из Москвы, а прямеха… прямехонь… – он говорит с очаровательным европейским акцентом, и так хочется ему выговорить, наверно, еще в дореволюционном детстве слышанное, красивое крестьянское словечко «прямехонько»!

– … прямехонько из Аскания-Нова.

Честно скажу, я потерял дар речи. Ведь в следующем сюжете, который мы собирались снимать через неделю, планировался разговор о поисках Янтарной комнаты, которыми Семенов занимался уже несколько лет. И главным его сподвижником, толкачом, помощником, меценатом, финансистом и еще бог знает чем в этом многотрудном и рискованном деле был не кто иной, как потомок владельцев Аскании-Нова, барон из Лихтенштейна Эдуард Александрович Фальц-Фейн!

К тому времени я немало знал о нем. Не говоря уже, что успел прочитать повесть Семенова «Лицом к лицу», где главный герой – знаменитый лихтенштейнец. На днях познакомился со сценарием фильма «Аукцион», в котором прообразом героя, графа Ростопчина является Эдуард Александрович. К тому же перерыл всевозможные источники, связанные с родословной Фальц-Фейна, с огромной работой российского эмигранта по розыску и возвращению на родину раритетов отечественной культуры – словом, как положено, основательно подготовился к эфиру. И вдруг – такая удача: герой собственной персоной! Нет, воистину, как утверждает русская пословица, на ловца и зверь бежит.

Высокий, по юношески стройный, с очаровательной белозубой улыбкой, 74-летний барон, похоже, не очень понимал причину моего телячьего восторга.

Через минуту, после наших с Юлианом торопливых объяснений, все понял.

– Но у меня только два дня. Послезавтра буду улетать во Франция, в Ниццу. Извините, но там у меня свидание. Не имею прав заставлять эту прелесть ждать…

И барон бережно вынул из портмоне цветной снимок, где он запечатлен вдвоем с дамой на пляже. С фотографии смотрела очаровательная блондинка – молодая пассия обворожительного мужчины, чей возраст нагло заспешил к восьмидесяти.

Я понял, что надо действовать незамедлительно, и начал звонить на студию.

К счастью, в комнате редакции оказались и режиссер, и оператор.

– Римма, съемки переносим на завтра! Срочно, организуй технику… Тут такое дело… Фальц-Фейн у Семенова. У него только сутки. Снимаем утром прямо здесь, в Мухалатке… Да, да в «бунгало». Комната, сад… Может, проходка по тропе… В общем, берите весь свет…

Семенов с присущей для него решительностью и деловитостью скомандовал:

– Тогда не будем тратить времени даром. Обговариваем завтрашний съемочный день.

Мы сели за деревянный, грубо сколоченный под «сельский стиль», стол. Леля сварганила чай. Хозяин достал сигары…

Недавно, разбирая архивную папку материалов, связанных с Юлианом Семеновым, я наткнулся на пожелтевшую газетную вырезку. Заметка спецкора «Советской культуры» Светланы Балашовой «Возвращенные сокровища» от 30 августа 1986 года. Во «врезке» крупным шрифтом напечатаны слова Эдуарда Фальц-Фейна:

«В Крыму меня назвали однажды «товарищем бароном», и с легкой руки пошло гулять это обращение, даже в газетные заголовки попало!»

Сознаюсь, виновник присвоения этого «титула» – я. А родилось словосочетание «товарищ барон» случайно, во время той нашей первой встречи в семеновской «резиденции» на Южном Берегу, у Байдар. Потом, в прямом эфире, в котором участвовали и Юлиан, и Эдуард Александрович (на титульном листе сценария передачи стоит точная дата: 13 августа 1985 года), словосочетание «товарищ барон» успешно закрепилось.

В январском номере журнала «Украина» за 1986 год я опубликовал большой материал о Фальц-Фейне, который так и назвал – «Товарищ барон». Мой закадычный друг, замечательный украинский фотомастер, в ту пору работавший в журнале, Владимир Давиденко сделал снимок к этому очерку. К слову, Володя – автор многих фотографий, запечатлевших Юлиана Семенова в Крыму.

Между прочим, мне рассказывали, что «политически неграмотный» с позиции партийных идеологов заголовок «Товарищ барон» печально аукнулся на главном редакторе, который «прошляпил» такое «незрелое» словосочетание в своем журнале. Не знаю, насколько достоверна сия информация, но редактора «Украины» вскоре действительно сняли. Вполне возможно, что «нехороший» заголовок моей статьи стал лыком в строке его увольнения.

Но вернемся в день нашей первой с бароном встречи в Мухалатке.

Я обратил внимание, что у Эдуарда Александровича на лацкане пиджака красуется новенькая советская медаль с голубой муаровой планкой.

– Почетный знак, – поправил меня Семенов, – Союза советских обществ дружбы с зарубежными странами. Эдуард сделал совершенно бесценные дары нашей Родине: вернул стране Айвазовского, Коровина, рисунки Репина… Впрочем, Борис, давайте по порядку. Начнем с биографических вех.

– Начнем! И начнем с фамилии – Фальц-Фейн. Вы кто по национальности?

Гость смеется:

– Я немецко-русский украинец – разве не видно!? Но… гражданин Лихтенштейна. А это есть самая маленькая в мире страна. По сравнению с нами Люксембург… как Гулливер!

И в самом деле, княжество насчитывает 25 тысяч жителей, армии нет, полицейских – полвзвода, зато имеется правительство, парламент, а главное – великий князь, причем, потомственный. Нынешний Лихтенштейн – это бывшее герцогство Швабия, зажатое в зеленых горах между Австрией и Швейцарией. В общем, карликовое, но гордое и красивое государство. А семеновский друг там – человек не просто уважаемый, а знаменитый. Баронский титул ему присвоен за огромный вклад в дело развития туризма, поднятия международного престижа альпийского княжества.

– У тебя с собой фотография твоего дома? О’кей! Обязательно покажем телезрителям. Вот смотрите, Борис, это – Вадуц, столица Лихтенштейна, вилла на горе называется… «Аскания-Нова».

Название знаменитого украинского заповедника – и вдруг в швейцарских Альпах – не правда ли, не совсем обычно! Откуда и почему?

Что ж, все по порядку.

Наименование «Аскания-Нова» придумал первый владелец малороссийской фермы, немецкий герцог Анхальт-Кетенский. Это было в начале XIX века. Герцог прослышал, что на юге России можно дешево купить землю. Он построил поселок поблизости села Чапли. Замок герцога в Германии назывался Шлосс-Аскания. Вот и дал название своему степному хутору «Новая Аскания», а на украинский лад – «Аскания-Нова». Начал разводить овец и чистокровных арабских скакунов. Но после смерти прусского латифундиста дела в хозяйстве пошли из рук вон плохо. Наследники обанкротились, стали сдавать ферму в аренду, а потом и продали ее… колонисту Фейну.

– Вот это и будет мой прадедушка, – говорит Эдуард Александрович. – Его отец – Иоганн Фейн из Вюртемберга – солдат гренадерского полка короля Фридриха Гогенцоллерна. Он бежал в Россию из германская армия. Как это… дезертир. Иоганна хотели за что-то наказывать палками, но солдат гордый был, и побежал…

В 30-томной, последней Большой Советской Энциклопедии сказано: «До Великой Октябрьской социалистической революции Аскания-Нова была большим овцеводческим хозяйством с любительским зоопарком, заложенным Ф. Э. Фальц-Фейном в 1875 г».

Фридрих Эдуардович Фальц-Фейн – дядя Эдуарда Александровича, действительно замечательный хозяйственник, ученый-зоолог и путешественник, который собрал в своем заповеднике такие совершенно экзотические для украинских степей породы животных, как лошади Пржевальского, зебры, страусы, зубры, антилопы, газели.

Но это будет потом. А сначала – семейная легенда о том, как появился «дефис в фамилии» и как их фамилия стала двойной. У разбогатевшего на разведении овец и конских табунов колониста Фейна подросла дочь. А соседнего помещика Фальца из Саксонии бог одарил сыном. Молодые полюбили друг друга. Все бы хорошо, но дочка-то в браке возьмет фамилию Фальц, и значит, род Фейнов на том закончится! Хозяин Аскании-Нова уперся: дескать, выдам молодуху только при условии соединения фамилий! Увы, строгие законы Российской империи допускали сие чуть ли не с Его Высочайшего соизволения.

А тут как раз Крымская война разгорелась. В начале 1855 года к театру военных действий направился новый царь Александр II. Проезжал он таврическими степями, остановился на хуторе Фейна под Каховкой. Увидел огромные табуны лошадей и спросил хозяина, не пожертвует ли тот хотя бы часть стада на нужды Южной армии. «Я российский подданный, – ответил немец-колонист, – и патриот новой родины. Ваше Величество, берите, сколько нужно».

Лошади из Аскании-Нова принимали участие в Крымской кампании до самого ее конца: сражались в кавалерийских атаках, перевозили раненых, вооружение, продовольствие. После войны уцелевшую часть табуна вернули хозяину.

На обратном пути из Крыма в Петербург царь вновь осчастливил колониста своим посещением. «Чем я могу отблагодарить вас за помощь?» – спросил Александр. «У меня одна-единственная просьба: разрешите моей дочери и ее наследникам взять фамилию Фальц-Фейн». Император, подивившись такому скромному желанию, благосклонно пообещал, по возвращении в столицу сразу же уладить дело.

К слову, Юлиан Семенович рассказывал, что сделал своему другу-барону потрясающий подарок: разыскал в архивах царский декрет про соединение двух фамилий немецких колонистов, подданных Российской империи!

От дочки Фейна и сына Фальца родился тот самый Фридрих Эдуардович Фальц-Фейн, упомянутый в Большой Советской Энциклопедии, дядя нашего барона из Лихтенштейна, славный владелец Аскании-Нова.

– Итак, стало быть, – подытожил Семенов, – по отцовской линии Эдуард Александрович немец, а по материнской происходит из старинного русского аристократического рода Епанчиных. Первой представительницей достопочтенной питерской ветви в семье Фальц-Фейнов была бабушка Эдуарда Александровича Софья Богдановна, красавица, в которую, судя по всему, влюблялись все знаменитости, побывавшие в усадьбе немецких колонистов на Херсонщине. Например, прославленный художник-маринист Иван Константинович Айвазовский! Я верно говорю, Эдуард?

– Ты верно говоришь, Юлий. Я в портрет бабушка до сегодняшний день влюбляюсь!

Согласно семейному преданию, живописец в Аскании-Нова закончил большое полотно «Парад парусных кораблей в Севастополе». Как известно, зачарованный певец Нептунова царства всегда рисовал свои марины не с натуры, а только по памяти.

Эта картина и многие другие художественные ценности поместья пропали – частично, в революцию, а в основном – в дни гитлеровской оккупации Украины. Барон Фальц-Фейн выкупил холст на одном из европейских аукционов и именно в тот приезд, летом 1985 года передал картину Айвазовского в дар новым хозяевам заповедника – Украинскому институту животноводства имени академика Иванова.

Подарил он музею института и полотно «Табун лошадей», написанное известным анималистом, профессором живописи Унгевитером, который в 90-х годах XIX века много писал в Аскании-Нова. На холсте изображены удивительные создания, гордость Фридриха Фальц-Фейна – лошади Пржевальского.

Во время телесъемок Эдуард Александрович так увлекся рассказом о «диких монгольских конях», что пришлось большую часть куска потом вырезать и… использовать в другом телесюжете – о последних мустангах Крымского плато. Причем, я попросил Семенова предварить нашу будущую телевизионную новеллу небольшим вступлением. И вновь, и вновь убедился, что знаменитый автор политических детективов был человеком воистину энциклопедических знаний. Не заглядывая ни в какие справочники (которых, как я уже отмечал, в Мухалатке фактически не было), сделал «мини-доклад» по истории лошади Пржевальского.

– Русский путешественник, генерал-майор Николай Михайлович Пржевальский не только оставил блестящие географические очерки природы Уссурийского края и огромных просторов Центральной Азии, но и собрал ценнейшую коллекцию исчезающих растений и животных. Описал, в частности, дикого монгольского верблюда и дикого, бежевого цвета, приземистого скакуна, названного учеными «лошадью Пржевальского». Через двадцать лет после открытия Николая Михайловича, его друг, зоолог Козлов по просьбе колониста Фридриха Фальц-Фейна привез в Асканию-Нова пару монгольских красавцев. К концу столетия их было уже полсотни. Впервые в мире лошади Пржевальского размножались в неволе, под присмотром людей…

Экзотический табун на ферме рос от года к году. Но российские катаклизмы двадцатого века привели почти к полному исчезновению стада. Во всех зоопарках и заповедниках мира оказалось не более нескольких сотен монгольских мустангов. И обиднее всего то, что в самой Монголии лошади Пржевальского вообще исчезли.

– Мне рассказали в хозяйстве, – сообщил Эдуард Александрович, – что после войны в степи под Каховкой был пойман последний кобыла из табуна моего дяди Фридриха – Орлица III, которая на весь мир считалась международным эталоном. С нее и начинали возрождение стада.

И тут барон сообщает интересную подробность. Оказывается, недавно его пригласили в качестве почетного гостя на международный симпозиум зоологов по репродукции лошадей Пржевальского. И, к слову, пригласили, не только в качестве потомка Фридриха Фальц-Фейна, одного из первых в России акклиматизаторов чужестранных птиц и зверей, но и как своего коллегу – ведь гость из Вадуца окончил сельхозинститут, разбирается в лошадях и как профессиональный животновод, и как спортсмен, участник конных состязаний.

На симпозиуме ученые разных стран постановили: вернуть монгольским степям их дикие табуны. Выбрали место в пустыне Гоби, где, по мысли зоологов, нужно отпустить на волю лошадей Пржевальского, дабы они легче могли прижиться. Высокое собрание специалистов решило также: честь даровать монгольским просторам этих лошадей должно предоставить барону Эдуарду Фальц-Фейну.

– Об этом будет снят фильм, – добавляет рассказ своего друга Юлиан.

– Да, да! – не скрывая прямо-таки детской радости, подтверждает барон. И показывает: – Вот у меня сценарий. Английский продюсер делает кинодокумент про лошадь Пржевальского!..

О своем генеалогическом древе и родственных связях Фальц-Фейнов Эдуард Александрович может говорить часами. Например, об адмиралах Епанчиных, ветви по бабушкиной линии. О них разговор особый, и он пойдет чуть ниже.

Выясняется, например, что семья барона состояла в родстве с Федором Михайловичем Достоевским. Потому не случайно такое горячее участие семеновского друга в поисках чемодана пропавших рукописей великого писателя. Недавно Эдуард Александрович заказал новое надгробие на могилу дочери Достоевского – Любы, которая умерла в Мерано. В 1923 году она поехала в Италию лечиться от туберкулеза, и там скончалась…

И к Фонвизиным, семье автора легендарной комедии «Недоросль», немецкие колонисты Фальцы и Фейны также имеют некоторое отношение. Что, в общем-то, не удивительно: обрусевший литератор – из рода немцев фон Визен. В ближайшие месяцы Эдуарду Александровичу предстоит позаботиться об установке памятника на могиле недавно скончавшейся в маленьком французском селе девяностолетней праправнучки драматурга.

Тетя Эдуарда Александровича была замужем за известным в России юристом и пламенным оратором, впоследствии – одним из лидеров партии кадетов Владимиром Дмитриевичем Набоковым. Он стал депутатом Государственной думы, управляющим делами Временного правительства, а с ноября 1918-го – министром юстиции Крымского краевого правительства. Корабль с остатками белой гвардии, отчаливший от Графской пристани в Севастополе, увез его в эмиграцию вместе с семьей. Набоков погиб в 1922 году, заслонив собой коллегу по Кабинету министров – Павла Милюкова в момент покушения на последнего.

Владимир Дмитриевич – отец выдающегося русского писателя Владимира Владимировича Набокова, который таким образом приходился двоюродным братом барону. Естественно, что они нередко встречались – то в Берлине, то в Париже, то в Швейцарии.

Фальц-Фейны бежали из Петербурга в разгар революции семнадцатого года. Через Финляндию – в Германию, а потом на долгие годы осели во Франции. Бежали, бросив все нажитое, все свое состояние.

По настоянию матери Эдуард окончил сельскохозяйственный институт в Ницце – мама продолжала надеяться, что «большевистская смута» в России вот-вот закончится и семья снова вернется на свою ферму в Асканию-Нова.

Он был многолетним чемпионом Франции по велосипеду и по гонкам на горных лыжах. Потом увлекся фотографией и спортивной журналистикой. Став гражданином Лихтенштейна, непосредственно готовил спортсменов своей страны к зимней олимпиаде в американском Скво-Велли, а затем, будучи вице-президентом Олимпийского комитета, – и к Московской олимпиаде.

Титул барона Великий князь Лихтенштейна присвоил Эдуарду Александровичу за то, что тот придумал «новую формулу туристического обслуживания», резко увеличив поток экскурсантов в альпийское княжество и тем самым укрепив экономическое положение карликового государства. Словом, заслужил титул не по родовому принципу, а своим трудом, своей головой, своей неуемной энергией.

Разбогател, стал одним из влиятельных людей страны. Его вилла «Аскания-Нова» на высоком хребте, недалеко от княжеского замка (кстати, участок подарен Великим князем за верное служение стране) – настоящий музей мирового, и конечно, в первую очередь – русского искусства. В коллекции «товарища барона» – Репин, Коровин, Васнецов, Прянишников, Кустодиев, Фальк, уникальные гобелены, оружие, мебель, посуда.

На приобретение художественных ценностей Эдуард Александрович тратит огромные деньги. И многое из вызволенного на аукционах Англии, Франции, Америки возвращает России.

– Об Айвазовском мы уже говорили, – глядя в камеру, Юлиан начинает загибать пальцы. – В Крым он вернул две реликвии. Первая – это портрет Григория Потемкина, украденный в 1917 году из Воронцовского дворца в Алупке. Теперь князь занял место в большой гостиной, рядом со своей дамой сердца – императрицей Екатериной Великой.

– Директор музея обещал: будет объявлена табличка, что это мой дар – барона из Лихтенштейна!

Господи, господи, гость уже хлебнул российского хамства, и теперь об элементарном знаке вежливости и благодарности говорит в таком восторженном тоне…

– В Нью-Йорке, – продолжает Семенов, – Эдуарду удалось перекупить роскошный ковер, подаренный персидским шахом Николаю II по случаю трехсотлетия дома Романовых. Эта реликвия исчезла в дни Гражданской войны. Отныне она вновь воцарилась в Ливадийском дворце, который был собственностью императорской семьи.

Возвращены полотна Коровина, карандашный эскиз «Бурлаков» Репина, работы Бенуа, Шервашидзе, бесценные книги из библиотеки Дягилева, раритеты из коллекции знаменитого танцовщика Сержа Лифаря. Эдуарду удалось сделать так, что не были проданы с молотка письма Пушкина, его локоны, его дуэльные пистолеты – они возвратились в Россию.

Юлиан, задохнувшись, делает паузу, словно для того, чтоб всю эту ошеломляющую информацию телезрители успели переварить. Потом завершает свой монолог:

– Многие вещи наш «товарищ барон» передал в Третьяковку.

– И Петру Петровичу тоже! – добавляет гость.

Семенов поясняет:

– Это академик Пиотровский, директор Эрмитажа.

Перечисляя дары лихтенштейновца России, Юлиан выглядел счастливым ребенком, и казалось, что все это он сам сотворил, а не его «альпийский друг».

Впрочем, ко многим деяниям барона и в самом деле имел непосредственное отношение Семенов. Фальц-Фейн всякий раз загорался от неиссякаемого энтузиазма Юлиана, а тот в свою очередь переполнялся юношеской увлеченностью барона.

Они, Семенов и Фальц-Фейн, основали комитет «За честное отношение к предметам русского искусства, оказавшимся на Западе». В комитет кроме Юлиана и Эдуарда Александровича вошли: великий художник Марк Шагал, знаменитый французский автор детективов Жорж Сименон, крупнейший английский писатель и общественный деятель Джеймс Олдридж.

Именно благодаря усилиям Юлиана Семенова и барона Фальц-Фейна в Россию был возвращен прах Федора Ивановича Шаляпина. Когда в свое время по телевидению я смотрел торжественный акт перезахоронения останков великого русского певца на Новодевичьем кладбище, ведать не ведал, что случилось сие не столько благодаря заботам государства, сколько по инициативе вот этих двух людей, сидящих сейчас передо мной.

Как ни странно, советское правительство еще пришлось убеждать, что возвращение на родину праха гениального артиста – дело благородное и необходимое!

Эдуард Александрович рассказывает:

– Я писал ваш Кабинет министров, что, хотя Шаляпин покоится в чужой земле, сердце его принадлежит России. И что готов поспособствовать, чтоб вернуть прах на родину.

Начались длинные и не простые переговоры с потомками легендарного баса, живущими за границей. Как известно, у Федора Ивановича было немало детей. От первого брака с итальянской балериной Иолой Торнаги – Игорь (умерший в четырехлетнем возрасте), Ирина, Лида, Борис, близнецы Татьяна и Федор. Потом в жизни Шаляпина появляется его вторая пассия – обворожительная, недавно овдовевшая Мария Валентиновна Элухен. Певец усыновил ее детей Эдуарда и Стеллу, а вскоре родились Марина, затем еще две девочки – Марфа и Дассия.

Судьбы их сложатся по разному, но все они так или иначе будут причастны к искусству. Марина Федоровна снималась в кино, не раз становилась победительницей конкурсов красоты во Франции. Ирина Федоровна подалась в театральные актрисы. С театром будут связаны интересы Лидии и Татьяны. Борис станет известным в США художником. А Федор Федорович Шаляпин посвятит всю жизнь кинематографу.

Мария Федоровна осуществила свою мечту и побывала в России, приехала и в Форос, чтоб увидеть места, где прошло детство. Там, кстати, Юлиан Семенов и вел с ней затяжные «душеспасительные» беседы о переносе праха Федора Ивановича на родину. Она возражала, говорила, что нельзя отрывать отца от мамы, они должны лежать вместе. Но о том, чтоб вместе с останками великого певца перенести из Парижа в Москву, на Новодевичье кладбище, и прах Марии Валентиновны, советские чиновники даже слышать не хотели.

Машу все-таки удалось уговорить, если уж не давать прямого согласия, то хотя бы не противиться акции. Единственная из здравствующих наследников Федора Ивановича, кто категорически не разрешил перезахоронение, – это Дассия, самая младшая из сестер.

Как бы там ни было, в итоге родился документ, который висит теперь на стене семеновского кабинета в Мухалатке.

Юлиан подходит к этому драгоценному листу, заключенному в рамку под стеклом, читает:

Я, Федор Федорович Шаляпин, ставший после смерти моего старшего брата, художника Бориса Федоровича Шаляпина, главой семьи, даю свое согласие на перевоз урны с прахом отца из Парижа на родину. Моя сестра Татьяна Федоровна Черкова, урожденная Шаляпина, также согласна на это.

Федор Федорович Шаляпин.

Документ составлен в Вадуце, столице княжества Лихтенштейн, двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот восемьдесят второго года в резиденции барона Эдуарда Фальц-Фейна, моего друга. Свидетели – барон Эдуард фон Фальц-Фейн и писатель Юлиан Семенов засвидетельствовали данный документ.

Подписи:

Эдуард фон Фальц-Фейн,

Юлиан Семенов.

24. 12. 1982 г.