Разделы и рубрики
Автор
Гапон Георгий Аполлонович
1870-1906
Цикл публикаций
Зубатовщина (Фрагменты)
Девятое января и Гапон
О Гапоне
Репутация попа Гапона
Человек без рясы. От редакции
Публикации автора
История моей жизни. Глава 24. Будущее русской революции
История моей жизни. Глава 23. Я перехожу границу
История моей жизни. Глава 22. На пути к свободе
История моей жизни. Глава 21. Мой побег
История моей жизни. Глава 20. Царь и его «дети»
История моей жизни. Глава 19. Конец бойни
История моей жизни. Глава 18. Около дворца
История моей жизни. Глава 17. Первые баррикады
История моей жизни. Глава 16. Бойня у Нарвской заставы
История моей жизни. Глава 15. Утро 9 января
История моей жизни. Глава 14. Последние приготовления
История моей жизни. Глава 13. В министерстве юстиции
История моей жизни. Глава 12. Стачка разрастается
История моей жизни. Глава 11. Начало кризиса
История моей жизни. Глава 10. Убийство Плеве
История моей жизни. Глава 9. Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Петербурга
История моей жизни. Глава 8. Конец зубатовщины
История моей жизни. Глава 7. Я знакомлюсь с Зубатовым
История моей жизни. Глава 6. Между босяками и рабочими
История моей жизни. Глава 5. Ложные пастыри
История моей жизни. Глава 4. Крайности встречаются в Петербурге
История моей жизни. Глава 3. Я становлюсь священником
История моей жизни. Глава 2. Мой родной дом
История моей жизни. Глава 1. Пораженный великан – аллегория
История моей жизни. Глава 19. Конец бойни
- Автор: Гапон Георгий Аполлонович
- Публикатор: Дозорцев Владлен Леонидович
- Персоналии: Гапон Георгий Аполлонович
- Дата публикации: 14.06.2014
- Сертификат о публикации № Т-8059
- Рубрика: Ретроспектива
- Цикл публикаций: История моей жизни, Человек без рясы
Глава 19. Конец бойни
Наконец мы пришли к дому. Было около часу. Хозяйка заперла меня в комнату и принесла мне поесть. К моему удивлению, я ел с аппетитом. Затем мне дали студенческую пару и повели в дом, где я снова переоделся в обыкновенное платье и где мне обрили бороду. После этого меня отвели в дом одного известного русского писателя. Тот был страшно взволнован при виде меня и, бросившись ко мне на шею, заплакал. Мне дали стакан крепкого вина и очень просили меня остаться у них, но меня преследовала мысль, что в это время народ убивают, и я должен умереть с ним. X.<Горький> убеждал меня лучше пойти немного позднее на митинг интеллигенции, после которого состоится тайное заседание, на котором будет обсуждаться вопрос, каким образом добыть оружие для народа. Я остался и составил следующую прокламацию:
«Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу! Благословляю вас всех. Сегодня же буду я среди вас. Сейчас занят делом».
Тем временем X.<Горький> писал воззвание ко всему цивилизованному миру.
Затем мы поехали в здание Вольно-Экономического общества, неподалеку от Невского проспекта. Войдя в залу, мы застали там большую возбужденную аудиторию; один за другим на кафедру всходили ораторы и рассказывали о том, что видели сегодня в различных частях города. Услышав о том, что рабочие разбили окно во дворце вел. кн. Сергея Александровича, аудитория неистово захлопала. То же повторилось и при других подобных сообщениях, но я заметил, что никто не говорил о том, что и присутствовавшим следовало выйти на улицу и бороться рядом с рабочими. Когда X.<Горький> взошел на кафедру, он воскликнул: «У меня с собой письмо от отца Гапона. Разнесся слух, что он убит. Это неправда, он был у меня в доме», – и он прочел мою прокламацию. Аудитория начала аплодировать; тогда он немедля с негодованием остановил ее вопросом, время ли рукоплескать, когда на улицах течет кровь; при этом он сказал, что в зале находится делегат от отца Гапона, который желает говорить.
Взойдя на кафедру, я сказал, что теперь время не для речей, а для действий. Рабочие доказали, что они умеют умирать, но, к несчастью, они были безоружны, а без оружия трудно бороться против штыков и револьверов. Теперь ваша очередь помочь им. Когда я сел на место, ко мне подошел почтенный старичок и подал мне револьвер, говоря: «Вот на всякий случай хорошее оружие».
Я думаю, что некоторые из присутствующих догадывались, кто я был, но никто не показал и виду. По окончании митинга некоторые из присутствовавших на нем, в том числе и мой инженер, тайно собрались в соседней комнате. Мы обсуждали вопрос о том, как достать оружие и организовать народное восстание. Пока мы говорили, X.<Горький> стоял у двери настороже. Внезапно разнесся шепот: «Полиция идет». Один из писателей1, бывших на митинге, поспешно подошел ко мне и, взяв меня за руку, быстро вывел меня из дому. Он привел меня к себе домой, где я и написал две прокламации: одну к рабочим, а другую к солдатам2. В последней я говорил:
«Солдатам и офицерам, убивающим своих невинных братьев, их жен и детей – мое пастырское проклятье! Солдатам, которые будут помогать народу добиваться свободы – мое благословение! Их солдатскую клятву изменнику царю, приказавшему пролить невинную кровь, разрешаю!
Свящ. Г. Гапон.
Петербург, 1905 г.
9 янв. 12 час. ночи».
Немедленно было сделано несколько копий и подписано мною; одна копия была послана в тайную типографию, где и была напечатана в большом числе экземпляров.
Написав прокламацию, я сидел, подавленный горем, как вдруг мое внимание привлек шум на улице. Посмотрев в окно, я увидел толпу, бежавшую по направлению к Невскому. Многие в ужасе кричали. Затем я снова услышал отвратительный звук залпов. Я не мог больше оставаться в бездействии и, несмотря на уговоры моего хозяина, вышел из дому. Очутившись на улице, я впервые почувствовал неловкость от несвойственной мне одежды. Вскоре я был на Невском проспекте, где царила пустота. Очевидно, только что проскакали казаки и оставили после себя пустыню. Дойдя до Знаменской церкви, я сел на извозчика и приказал везти себя на угол Обводного канала, где находилось помещение одного из отделов союза. Во всей местности, по которой мы проезжали, было тихо, как в могиле. Кроме патрулей и военных постов, я никого не встретил. Выйдя из саней и подойдя к воротам, я нашел дворника. Было страшно темно, а у меня еще были надеты черные очки, чтобы замаскировать себя. Я сказал дворнику, что я корреспондент одной газеты, и просил рассказать, что произошло в отделении союза. Он ответил мне, что все было тихо и спокойно.
– Есть там солдаты? – спросил я.
– Нет, барин, нет.
В это время из-за дворника высунулся маленький мальчик и звонким голосом сказал: «Как же, дяденька, и на дворе, и в доме солдаты».
Очевидно, здесь была ловушка для меня или для вожаков нашего союза. Я не спеша вернулся обратно, говоря: «Если нельзя ничего узнать, то нечего и оставаться», – и немедля сел в сани и уехал окружным путем.
Мы поехали к другому отделению союза, находившемуся на углу Невского и Дегтярной, но и там были войска. Было около полуночи, и я решил вернуться домой. Мой хозяин был очень обеспокоен моим долгим отсутствием. В доме его я провел ночь3.
На следующий день я послал к нескольким членам революционной партии, чтобы найти наиболее влиятельных рабочих, ведших процессии отделов союза. Но они не нашли ни одного. Одни были убиты, а другие скрылись из дому, боясь ареста. Весь этот день и следующую за ним ночь убийства мужчин и женщин на улицах столицы продолжались, хотя и в меньших размерах. Всю ночь в воскресенье по всем улицам и мостам стояли солдаты. По моему подсчету, в воскресенье было убито от 600 до 900 человек и не менее 5 тыс. раненых. Город был как будто осажденный. Рестораны, лавки, театры были закрыты. Царя и его семейства не было в городе; никто не знал, где они.
11 января казаки и полиция заменили пехоту. Не было больше массовых убийств, были только нападения на отдельных прохожих в различных частях города и на Васильевском острове. Я имею основание думать, что войска были напоены и отправлены без предварительных указаний. Эти пьяные солдаты, казаки и полиция, натравленные на народ, совершали жестокости, которые при других условиях были бы невероятны.
Хочу привести два или три примера из множества мною узнанных и которые были подтверждены следствием, произведенным петербургской адвокатурой. Каменщик Байков вышел вечером из дому на Малый проспект. Улица была пустынна и не освещена. Внезапно 4 пехотинца сбили его с ног и уже лежачего кололи штыками. Он потерял сознание, потом, придя в себя, дополз до дому. Товарищ немедля доставил его в Мариинский госпиталь, где на нем было найдено 11 колотых ран на груди и боках и оба легкие повреждены. Студент Починков, приехавший из Архангельска, сел на конку на углу Малого проспекта и 14-й линии; не успел он сесть, как кто-то крикнул, и несколько сыщиков бросились в вагон, вытащили его оттуда и били и терзали до тех пор, пока он не потерял сознания. Только в больнице, куда его привезли, он пришел в себя. Двое заступившихся за него подверглись той же участи. Одного из них, Розова, проходившего мимо и закричавшего: «Стойте, вы его убьете», – полицейский ударил шашкой по голове, и только меховая шапка спасла его. Он бросился бежать и хотел перелезть через забор, не видя другого спасения. Городовой схватил его и снова стал бить, пока казак не закричал: «Будет!» Тогда его положили в сани и повезли в больницу. Другой рабочий, Степанов, видя, как приблизительно десять красных драгун и несколько хулиганов, вернее, переодетых полицейских, били студента, спросил: «За что бьют?» В ответ Степанов был сбит, и на него посыпались сабельные удары по голове, шее и спине; затем его взяли в участок и оттуда отвезли в больницу, где он пролежал две недели. Случалось, что даже и дворники страдали от этих нападений. Петр Коробов, младший дворник одного из домов по 12-й линии, стоя на дежурстве, услыхал шум на Малом проспекте и пошел посмотреть, в чем дело. Внезапно два конных солдата с шашками наголо набросились на него и ударили его несколько раз по голове. Когда он возвратился назад, он увидел, что ворота закрыты, и вернулся на Малый проспект. Здесь он увидел группу солдат и возле них кучу тел, очевидно, рабочих. Он направился к солдатам, рассчитывая на их защиту, но вместо того получил несколько ударов прикладами. Его сшибли с ног, он потерял сознание, и был брошен в ту же кучу. Когда же, наконец, улица была совершенно очищена, солдаты подняли свои жертвы, связали их телеграфной проволокой и отправили в кадетский корпус. Там их перевязали и, насколько могли, выяснили личность. Дворник сообщил офицеру свою профессию и просил, чтобы его освободили, так как думал, что его арестовали по ошибке. Однако его вместе с другими жертвами отправили в Спасскую часть, и, несмотря на то, что он подал прошение градоначальнику, его освободили через три недели, вместе с другими 84 заключенными. Перед уходом объявили, что он был арестован за участие в запрещенном сборище на улице (хотя в момент ареста он был один). Теперь же он очутился без места и без средств к существованию. Было много подобных случаев, и установлено, что многие из жертв были подвергнуты различным истязаниям.
1 Ф. Батюшков.
2 Обе прокламации составлены при значительном участии П. Рутенберга. Текст первой – к рабочим – П. Рутенберг приводит в своих воспоминаниях.
3 По свидетельству М. Куприной-Иорданской, Гапон провел в доме Ф. Батюшкова три дня. (См. Куприна-Иорданская М. Годы молодости. М., 1966. С. 210).